Неточные совпадения
Охотничья
примета, что если не упущен первый
зверь и первая птица, то поле будет счастливо, оказалась справедливою.
— Ну так это я пудель, я! — крикнул Митя. — Коли обидно, то на себя
принимаю, а у него прощения прошу: был
зверь и с ним жесток! С Езопом тоже был жесток.
Когда он бежит по тайге, среди кустарников, лишенных листвы, черный, желтый и белый цвета сливаются, и
зверь принимает однотонную буро-серую окраску.
Я поднял его, посадил и стал расспрашивать, как могло случиться, что он оказался между мной и кабанами. Оказалось, что кабанов он заметил со мной одновременно. Прирожденная охотничья страсть тотчас в нем заговорила. Он вскочил и бросился за животными. А так как я двигался по круговой тропе, а дикие свиньи шли прямо, то, следуя за ними, Дерсу скоро обогнал меня. Куртка его по цвету удивительно подходила к цвету шерсти кабана. Дерсу в это время пробирался по чаще согнувшись. Я
принял его за
зверя и выстрелил.
Потом Михею Зотычу сделалось страшно уже не за себя, а за других, за потемневший разум, за страшное зверство, которое дремлет в каждом человеке. Убитому лучше — раз потерпеть, а убивцы будут всю жизнь казниться и муку мученическую
принимать. Хуже всякого
зверя человек, когда господь лишит разума.
Между тем с поселенцами конкурируют японцы, производящие ловлю контрабандным образом или за пошлины, и чиновники, забирающие лучшие места для тюремных ловель, и уже близко время, когда с проведением сибирской дороги и развитием судоходства слухи о невероятных богатствах рыбы и пушного
зверя привлекут на остров свободный элемент; начнется иммиграция, организуются настоящие рыбные ловли, в которых ссыльный будет
принимать участие не как хозяин-промышленник, а лишь как батрак, затем, судя по аналогии, начнутся жалобы на то, что труд ссыльных во многих отношениях уступает труду свободных, даже манз и корейцев; с точки зрения экономической, ссыльное население будет признано бременем для острова, и с увеличением иммиграции и развитием оседлой и промышленной жизни на острове само государство найдет более справедливым и выгодным стать на сторону свободного элемента и прекратить ссылку.
И когда пришел настоящий час, стало у молодой купецкой дочери, красавицы писаной, сердце болеть и щемить, ровно стало что-нибудь подымать ее, и смотрит она то и дело на часы отцовские, аглицкие, немецкие, — а все рано ей пускаться в дальний путь; а сестры с ней разговаривают, о том о сем расспрашивают, позадерживают; однако сердце ее не вытерпело: простилась дочь меньшая, любимая, красавица писаная, со честным купцом, батюшкой родимыим,
приняла от него благословение родительское, простилась с сестрами старшими, любезными, со прислугою верною, челядью дворовою и, не дождавшись единой минуточки до часа урочного, надела золот перстень на правый мизинец и очутилась во дворце белокаменном, во палатах высокиих
зверя лесного, чуда морского, и, дивуючись, что он ее не встречает, закричала она громким голосом: «Где же ты мой добрый господин, мой верный друг?
На днях у нас был
Зверев, вошел почти насильно; мамаша не вышла к нему, и я уж его
приняла.
— Мне кажется, — заговорила она, — разговор наш
принимает невеселый оборот… Constantin, сыграйте нам новый этюд Тальберга… Авось звуки музыки укротят Африкана Семеныча. Орфей укрощал же диких
зверей.
— Попа-то Мирона не скоро возьмешь, — смеялся Арефа. — Он сам кого бы не освежевал. Вон какой он проворнящий поп… Как-то по зиме он вез на своей кобыле бревно из монастырского лесу, ну, кобыла и завязла в снегу, а поп Мирон вместе с бревном ее выволок. Этакого-то
зверя не скоро возьмешь. Да и Герасим с ним тоже охулки на руку не положит, даром што иноческий чин хочет
принять. Два медведя, одним словом.
Живых лис и волков достают для того, чтоб притравливать на них молодых собак, которые иногда не берут этих
зверей: волка — потому, что он силен и жестоко кусается, а лису — потому, что она отыгрывается от молодых собак, которые по неопытности
принимают ее за такую же, как они, собаку и начинают с нею играть; лиса же, при первой удобной местности, от них скрывается и уходит; разумеется, эта хитрость не обманет старых, вловившихся собак.
Росту он был высокого, с лица сурьезный, да ранее приветливо смотрел, а тут
зверем на меня, как есть, глянул. Подал было руку, а потом вдруг руку мою бросил и сам отвернулся. «Не могу, говорит, я тебя видеть теперь. Уйди, братец, бога ради, уйди!..» Опустил голову, да и пошел, а я на фатеру пришел, и так меня засосало, — просто пищи дня два не
принимал. С этих самых пор тоска и увязалась ко мне. Точно порченый.
За десять шагов до клетки Карла остановил сторож и сказал ему несколько слов на ухо. Это была дурная
примета. Укротитель никогда не должен останавливаться ни на одну секунду, потому что
зверь следит за ним глазами с самого выхода его из уборной.
Охотники
приметили, что листья шевелятся, и думают: «Не
зверь ли тут под листьями?» — выстрелили и ранили оленя.
Но наше счастье продолжалось недолго, потому что мой знакомый возвратил медвежонка на другой же день. Милый
зверь накуролесил на новом месте еще больше, чем у меня. Забрался в экипаж, заложенный молодой лошадью, зарычал. Лошадь, конечно, бросилась стремглав и сломала экипаж. Мы попробовали вернуть медвежонка на первое место, откуда его принес мой кучер, но там отказались
принять его наотрез.
Но любить эту власть, ощущать к ней религиозный эрос можно, лишь
принимая участие в культе демократического Калибана, «принося жертвы
зверю».
Сотворение земли лежит вне шести дней миротворения, есть его онтологический prius [См.
прим. 22 к «Отделу первому».], и творческие акты отдельных дней предполагают своей основой первозданную землю: в ней отделяется свет от тьмы, твердь от воды, в ней создается земное уже небо, в котором двигнутся светила и полетят птицы, на ней стекается земная вода, которая «произведет» пресмыкающихся, из нее образуется твердь или земная земля, которая произведет «душу живую по роду ее, скотов и гадов и
зверей земных» [Быт.
«И увидел я престолы и сидящих на них, которым дано было судить, и души обезглавленных за свидетельство Иисуса и за слово Божие, и которые не поклонились
зверю, ни образу его, и не
приняли начертания на чело свое и на руку свою.
Но именно эта атмосфера воинствующего народобожия, царства от мира сего, заставляет духовно задыхаться тех, кто лелеет в душе религиозный идеал власти и не хочет поклониться «
зверю»,
принять его «начертание» [Апокалипсическое выражение: «кто поклоняется
зверю и образу его и
принимает начертание на чело свое, или на руку свою» (Откр. 14:9).].
Так именно, «куда-то порываясь и дрожа молодыми, красивыми телами», зовут к себе друг друга люди-жеребцы и люди-кобылы в зверином воображении нынешних жизнеописателей. Но для Толстого любовь человека — нечто неизмеримо высшее, чем такая кобылиная любовь. И при напоминающем свете этой высшей любви «прекрасный и свободный
зверь» в человеке, как мы это видели на Нехлюдове,
принимает у Толстого формы грязного, поганого гада.
Серебряный месяц, казалось, весь растопился и разлился по белой скатерти равнины; далеко, очень далеко означался на ней малейший куст, который при каждом дуновении ветерка
принимал вид движущегося человека или
зверя.
Глаза ее впали, в них потух прежний блеск и что-то дикое выражалось по временам, как у
зверя, который хочет, но боится броситься на свою жертву; кожа ее
приняла шафранный цвет.
Обычный полуденный сон прервали в слободе на этот раз в два часа звоном колокола. Государь не замедлил выйти из палат и сел на свое место на крыльце. Зурны и накры [Название музыкальных инструментов того времени. —
Прим. автора.] грянули в лад, и
звери, спущенные вожаками, пустились в пляс.
Выгнанная сирота, скромная, как агнец, забытый пастырями в лесу, полном всякого хищного
зверя, было существо самое любящее. Она, как большинство смирных женщин, пошла на все за своим любимцем: она
приняла его веру, его имя и звание — сделалась его женой, а через пять месяцев родила ему сына Константина.
В том-то и ужас нашей лживой и обманчивой жизни, что
зверя мы не замечаем, а когда он заворчит и заворочается,
принимаем его голос за лай комнатной собачонки — и ведем ее гулять или даем добродушно кусочек сахару: на, милая, скушай и успокойся.